Макроэкономика

Вспыхивают самостоятельные и специфические финансовые кризисы. Памятуя, однако, о тесных межсекторальных связях, следует заметить, что опасности кризисной цепочки сохраняются и по сей день. Дар предвидения Эксцентричный британский гений У.С. Джевонс был не только первооткрывателем предельной полезности. Он пытался прогнозировать экономическую конъюнктуру с помощью внеземных показаний. В молодости Джевонс занимался метеорологией, предсказаниями погоды для мореплавателей и на основе своих наблюдений составил схему зависимости урожайных и неурожайных лет, оптимистической, ажиотажной и плохой конъюнктуры от изменений в конфигурации солнечных пятен. Раньше советские экономисты приводили эти изыскания как пример маразма буржуазной науки. Что касается пятен на Солнце, то этим обстоятельством можно при составлении прогнозов и пренебречь, хотя общеизвестно, что в периоды солнечных затмений резко расширяются колебания курсов на фондовых биржах мира. Оценки деловой активности и предпринимательской уверенности, публикуемые в прессе, также представляют интерес. Они не являются зеркальным отражением изменений в экономическом состоянии страны, ориентированы в известной мере на колебании психологического климата, живут, как\’говорится «своей собственной жизнью». Отслеживания деловой активности (графики ожидаемого спроса, инвестиционного климата и т.п.) полезны, но они в первую очередь отражают сезонные колебания, затем политические, а также степень присущего составителям оптимизма. Иногда мы при этом забываем восточную мудрость о том, что от повторения слова «халва» во рту слаще не станет. Для разработки стратегии необходимо.

Самое внимательное отношение к психологическому фактору. Ведь психология вместе с экономикой изучает поведение людей. Присмотримся теперь к волнующим описаниям будущего, получившим мировое признание. Проблемы, с которыми человечеству предстоит встретиться, занимали многие выдающиеся умы XX в. В этой связи следует вспомнить известного американского футуролога Олина Тоффлера (род. в 1928 г.) и его нашумевшую известную книгу «Шок будущего» (1975). Основные идеи автора таковы: ускорение технического и социального прогресса создает новые трудности для адаптации, шоковые состояния для индивидов и социальных групп. Сохранение демократии затрудняется или становится возможным лишь на путях плюрализма, во всех сферах социальной и политической жизни. За этой книгой последовала «Третья волна» (1980); основной темой анализа здесь является несостоятельность экономических и социальных структур, в том числе государства и семьи. Автор провозглашает в качестве перспективного направления децентрализацию, диффузию независимости, надомный труд в «электронных коттеджах» и тягу к многообразию жизни. Кризис, переживаемый современным обществом, – это состояние перехода, перелома «третьей волны» цивилизации (первая – аграрная, вторая – индустриальная, а третью автор называет «практопией», понимая под этим союз «мягкой технологии» с экологическим поиском). Из высказываний Тоффлера на политические темы любопытна идея о том, что деление на «левых и правых», а также сама политическая система, где центральной осью являются партии, устарели. Среди других работ Тоффлера можно назвать.

«Проекты и надежды» (Previews and Promises), 1983; «Условная корпорация» (The Adoptive Corporation), 1985. Важную роль в изучении будущего сыграл Римский клуб – международная неправительственная организация, выработавшая и в значительной мере воплотившая в жизнь программу изучения глобальных проблем человечества. Римский клуб возник в 1968 г. по инициативе А. Печчеи, итальянского экономиста, общественного деятеля и бизнесмена (1908–1984). Организация объединяла ученых разных направлений и отраслей знания. Как юридическое лицо Римский клуб был зарегистрирован в Швейцарии. В 70–80-х гг. предметом исследований ученых стали проблемы информационного общества и будущей цивилизации. Свою завершенность они получили в докладах: «Пределы роста» (1972), руководитель коллектива экспертов Д. Медоуз; «Человечество у поворотного пункта» (1974), руководители М. Месарович и Э. Пестель; «Цели для человечества» (1997), руководитель Э. Ласло; «Нет пределов обучению» (1979), авторы Дж. Боткин, М. Эльмандра, М. Малица; «Третий мир: три четверти мира» (1980), руководитель М. Гернье; «Маршруты, ведущие в будущее» (1980), руководитель Б. Гаврилишин; «Альтернативы есть!» (1984), руководитель А. Галтунг; «Поиски глобального гуманизма» руководитель С. Менделович*. * Для более подробного ознакомления с работами Римского клуба можно рекомендовать, вышедшие на русском языке работы В. Лейбина «Римский клуб» (1980) и «Зарубежная глобалистика: проблемы и перспективы» (1988). О национальной психологии Вертикали Нью-Йорка и средневековая готика Европы отражают не только возраст, но и психологический склад,.

Предпочтения нации. Под национальным компонентом экономического поведения мы понимаем специфику мотивации человека, группы, общества, сложившуюся на основе переживаний, исторического опыта и традиций; соотношение эмоционального, бессознательного и рационального начал; активности волевых действий, направленных на изменение окружающей среды. Изучение национальной психологии, ее учет при создании политической модели представляются делом первостепенной важности. В психологии существует понятие интерференции – жизненного опыта, осознанного или бессознательного, но отрицательно влияющего на память, на последующие действия. Интерференции могут иметь социальный масштаб, оказывать влияние на генотип нации. Попробуем систематизировать некоторые психологические черты россиянина. 1. Русского человека отличает преобладание эмоционального начала над рациональным – качество, тлеющее в условиях политической спячки, но разгорающееся пожаром бунтов и революций*. Поэт, которого называют Пушкиным XX в., Александр Блок писал, что у России женский лик. Многообразие эмоциональных оттенков отличает русскую речь. Ведь язык – это зеркало национальной психологии. Характеризуя Достоевского, можно было найти такие слова: «Если не он создал совершенный анализ чувства, то его не создал никто» (С. Цвейг). 2. Другой эмоционально окрашенной особенностью русской души является выросший на бытовом уровне художественный вкус и талант. Недаром Россию считают родиной воображения, склонного порой к утопиям и трагизму. Россиянина посещают иногда некая отрешенность от всего мирского, возникающая на фоне монотонности существования и житейской тоски, увлечение религиозной мистикой и ожидание.

«чуда». Темные предания гласят, что некогда Горюхино было село богатое и обширное, что все жители оного были зажиточны, что оброк собирали единожды в год и отсылали неведомо кому… В то время все покупали дешево, и дорого продавали. Приказчиков не существовало, старосты никого не обижали, обитатели работали мало, а жили припеваючи…*. Еще древние считали, что занятия налагают отпечаток на характер людей. Россия издавна была аграрной страной, и сезонный труд мало способствовал развитию таких навыков, как систематичность, педантизм. Связь национального характера с природой и занятиями жителей хорошо показана в знаменитом «Курсе русской истории» В. О. Ключевского. Короткое русское лето, изменчивость погоды, трудности борьбы с суровой действительностью порождают неуверенность в себе. Россиянин замкнут и осторожен, даже робок, вечно «себе на уме», лучше сам с собой, чем на людях, лучше в начале дела, хуже, когда оно близится к концу, ему трудно с достоинством выдержать успех, «великоросс лучше великорусского общества». Связанная с природными условиями невозможность расчета наперед отразилась на складе ума, приучила оглядываться на проделанный путь чаще, чем смотреть вперед, породила привычку колебаться и лавировать. «Природа и судьба великоросса… приучили его выходить на прямую дорогу окольными путями». Отсюда и пословицы: «Лбом стену не прошибешь», «Только вороны летают прямо» и т.д. В числе свойств нашего народа можно, пожалуй,.

Назвать терпение, смирение, своего рода инстинкт самосохранения в горькую годину. Русские авторы в прежние и сегодняшние времена обычно выделяют в качестве изначального свойства россиянина, жителя Севера, его стремление к коллективизму, общинному жизнеустройству. Община – это теплота и человечность, взаимопомощь и согласие. Представляется, однако, полезным обратить внимание на два следствия данного феномена. Во-первых, патриархальность, так же как и обычное право, плохо соединяются с законопослушанием. «Русских спасает от жестких законов почти повсеместное их невыполнение» (А. Герцен). Во-вторых, общинный строй воспитывает политическую пассивность, апатию, конформизм и связанный с ним «эффект зрителя». В социальных группах, объединенных совместным интересом, члены сообщества сами оказывают давление друг на друга, не позволяя делать шагов в сторону. Эти сообщества традиционны, заинтересованы в стабильности. В любом случае здесь довлеет приоритет коллективных истин, понятных каждому. В подобных условиях относительно легче удержать власть. Длительное пребывание в состоянии пассивности, превращающей членов сообщества в зрителей, ведет к опасности социального выражения. Не следует забывать, что каждый человек неповторим, хотя и ограничен в своем стремлении к саморазвитию. Властные структуры обязаны поощрять, а не подавлять творческие способности индивида. Один из парадоксов российского прошлого состоит в том, что железное правило материализма «Бытие определяет сознание», на котором воспитывалось не одно поколение, не соответствует духовному складу россиянина. Возможно, нас интуитивно настораживала слишком.

Простая логика: вещей, которых не видишь (которые не даны в ощущении), не существует. Может быть, полной победе материализма не способствовало распространившееся опошление фейербаховской догмы. Общественное сознание обычно отстает от объективных экономических перемен. Инерционность русского сознания весьма заметна. Вспоминая отношение к реформам Петра I, Мордвинова, Столыпина, Витте или даже к нэпу, мы обнаруживаем себя сегодняшних в этом зеркале прошлого. Корневая система психологического облика уходит в седую старину. Среда обитания предопределяет склонность к тем или иным направлениям технической и научной мысли, художественного творчества и даже религиозных верований. Просматривается связь географического пространства и климата с возникновением разных форм государственного и общественного регулирования (безопасности, строительства оросительных систем, дорог и портов). Географический фактор оказывает косвенное влияние и на порядок государственного устройства, степень политической централизации и местной автономии. Физический фактор в национальной психологии не следует, однако, переоценивать. Скорее, его следовало бы назвать условием более быстрого или замедленного экономического развития народов в прошлые века. География играла ключевую роль на ранних этапах истории. По мере технологического прогресса обнаруживается, что расцвета достигают страны, отнюдь не богатые землями и природными запасами. М.М. Ковальский делает вывод о том, что люди одной расы, живущие в разных географических условиях, достигли к середине XIX столетия примерно одного уровня (Россия, Германия, Скандинавия и др.), несмотря на то.

Что географический фактор еще продолжал «работать». Для России характерны большие пространства при относительно низкой плотности населения, тяжелые климатические условия (зона Севера покрывает около 68% территории). Немалую роль в формировании национальной психологии играла церковь. Подобно другим христианским учениям православие наставляет, что труд есть земное предназначение человека, что только трудом он может добыть себе хлеб насущный и собственность. Проповедуя равенство людей перед Богом, православная церковь призывает к справедливому распределению земных благ, к необходимости разделить доставшийся тебе излишек с бедными. К сожалению, при ответе на вопрос «жить по нужде народа или власти?» православная церковь склоняется, как показывают ее действия, к последнему. Российское православие несло в себе глубокое нравственное чувство, но мало способствовало воспитанию характера, активного отношения к жизни. «Благовест плыл над Нижним Новгородом», – писал М. Горький. Полная гармония общественных и личных устремлений представляется в реальной жизни иллюзорной. Достаточно вспомнить хотя бы проблемы распределения национального дохода, налогообложения или методов ограничения инфляции. Речь может идти в лучшем случае о попытках сблизить посредством политических действий общие, групповые и частные интересы. К тому же свобода экономического выбора, без которой нет прогресса, исключает экономическое равенство. «Бог леса не ровнял», – гласит русская пословица. Открытия в науке, так же как и усовершенствования в производстве, не являются результатом общего озарения. Приведения.

Каждый видит в одиночку. Воспоминания реконструируют прошлое, придавая ему привлекательные черты. Народ предпочитает наделять даже деспотов хоть какими-то добродетелями. В искусстве это называют «шекспиризацией образа». Россияне любят идеалы, сравнительно легко поддаются соблазнам. К тому же смотреть в глаза правде порою неприятно. Вера в утопии – это своего рода приспособительная реакция в духе Овидия: «Трудно верится тому, чему верить тяжело». И тем не менее для каждого рожденного в христианской среде содержится нечто особенное хотя бы в том, что в Гефсиманском саду до сих пор сохранилось восемь олив, росших там еще во времена Спасителя. Ожившие символы существуют в исламе и в буддийской религии. В России возник более заметный, чем в других странах, водораздел между интеллигенцией и «простым народом», ее породившим. К тому же российские интеллигенты проявляли склонность к искусству, гуманитарным наукам, метафизике, но мало интересовались знаниями, носившими более или менее прикладной характер. Социальное противостояние интеллигенции и народа продолжается и поныне. Оно дает о себе знать на выборах. Далеко не все представители науки и искусства удостаиваются при жизни общенародного признания. В кругах русской интеллигенции распространено «западничество», склонность к идеализации европейского уклада жизни и порядков; к посеву западных «семян». В этом смысле советская модель также была попыткой практического применения идеи, рожденной в Европе. В классификации человеческих.

Характеров, предложенной неофрейдистской школой (В. Райх) существует так называемый полифонический, или мозаичный, тип, характер которого многолик, возможно, расплывчат, отличается «сочетанием несочетаемого». Творческие личности этого типа являются носителями сочетаний, казалось бы, взаимоисключающих идей или нравственных установок. Подобные особенности были присущи произведениям Льва Толстого и Федора Достоевского, русским сюрреалистам, соединявшим обыденность с фантасмагорией. Среди широких кругов русского общества распространился и другой описанный Чеховым тип – тревожно-сомневающийся, мучительно переживающий прошлое, свои поступки, тип, называющийся в психологической науке психастеническим. Представляется, что в России много неэкономических, т.е. нерациональных в повседневной жизни людей. Нам кажется скучным и пресным образ жизни добропорядочного немца или англичанина. Вместе с приверженностью к общине эти качества народа явились психологической основой относительно позднего развития рыночной экономики. Специфическую форму приобрели в России начала XX в. идеи равенства, справедливости, социализма. На этой почве пророс такой «цветок зла», как советский режим. Войны и революции не щадят нравственности. Ликвидируя старую правовую систему, революции, как показывает исторический опыт, поощряют коррупцию и воровство. В психологии существуют различия между понятиями идеального и реального Я. В первом случае речь идет о самооценке, которая связана с самоуважением и нуждается в одобрении окружающих; идеальное Я склонно скрывать свои мысли и чувства, порою переоценивать свои способности. Реальное Я – это социальная значимость личности, ее оценка.